Ред проехал круг победителя и каким-то чудом смог вытерпеть все церемонии. С гандикапа Санта-Аниты он ездил на Сухаре безупречно. И все же Поллард так и не оправился от поражения в стотысячнике. Публичное порицание не прошло бесследно. И пресса не раз припомнила Полларду его провал.
На Бэй-Медоуз его гнев выплеснулся через край. Как-то на треке Поллард увидел Оскара Отиса, идущего по парковке. С провала в гандикапе Санта-Аниты Отис не раз хвалил Полларда. Он даже выдвигал предположение, что был не прав, обвиняя жокея в том поражении. Но враждебности Полларда это не умерило. Он свернул с дорожки, остановил Отиса на парковке и выразил ему свое недовольство. Они обменялись угрозами.
Поллард, вероятно, слишком взвинченный из-за жесткой диеты, утратил контроль. Он поднял газету, свернул ее и хлестнул Отиса по лицу. Отис был гораздо больше Полларда, но рухнул на землю, сраженный одним ударом. Рука у Полларда оказалась тяжелой, лицо журналиста было разбито в кровь. Он лежал на тротуаре, оглушенный нападением. Поллард развернулся и ушел прочь.
Хотя Сухарь был любимцем публики и прессы на Западе, в престижных кругах любителей конного спорта на Востоке его не воспринимали всерьез. Смиту не терпелось поехать туда и научить старую гвардию паре трюков. Ховард решил, что теперь настала пора. В любом случае в Калифорнии нечего было больше выигрывать. Поллард тоже нуждался в смене обстановки и в шансе реабилитироваться. Через неделю после гандикапа в Бэй-Медоуз Сухарь и Тыква вошли по пандусу пульмановского вагона и вольготно расположились на соломе. Смит забил заднюю часть вагона всем, что может понадобиться лошадям: овсом, сеном, соломой. Он не доверял восточным кормам. Потом забрался следом и развернул походную кровать у ног Сухаря.
На Востоке им нужно было сразиться с несколькими великанами. В знаменитом Бруклинском гандикапе им предстояло встретиться с Роузмонтом и Анероидом, мощным гигантом, королем восточных гандикапов. И был еще один соперник. Конь, который намного превосходил остальных.
Этого коня звали Адмирал.
Адмирал и жокей Чарли Куртсингер
(© Bettmann / Corbis)
Сэмюэль Риддл удивительно походил на иллюстрацию из игры «Монополия». У него были все необходимые для имиджа черты и аксессуары: белые усы, черная шляпа и груды денег, фамильное состояние. Риддл страдал расстройством пищеварения. Летом 1937 года ему было семьдесят пять. Его неулыбчивое лицо, несомненно, было самым известным в мире скачек. Риддл практически заправлял делами конного спорта на востоке страны.
В 1918 году он выложил 5 тысяч долларов на аукционе и увел с собой самое необычайное создание, которое когда-либо видел конный спорт, Военный Корабль. Этот скакун мог обогнать любого, кто к нему приближался. Как говорили некоторые обозреватели, единственным недостатком этого коня был сам Риддл. По их словам, он был слишком консервативен в выборе скачек для своей лошади. Когда устроители скачек предложили ему выставить жеребца против Экстерминатора, единственной лошади, способной посоперничать с Военным Кораблем за фантастический приз в 50 тысяч долларов, Риддл отказался. Он не выставлял своего коня на Кентукки Дерби отчасти из-за того, что с презрением относился к западным трекам, отчасти потому, что в начале мая слишком рано посылать лошадь на изнурительную дистанцию в 2 километра. В 1920 году Риддл решил завершить карьеру Военного Корабля, хотя жеребцу было только три года. Конь участвовал всего в двадцати одной скачке, двадцать из них выиграл, и состязался лишь с сорока восемью соперниками. Риддл не захотел, чтобы его лошади назначали слишком большую весовую нагрузку.
Военный Корабль принес Риддлу всемирную славу, но этот человек невзлюбил прессу так же сильно, как Ховард обожал ее. Некоторые журналисты отвечали Риддлу неприязнью, но тот факт, что он владел несколькими самыми резвыми и самыми выдающимися лошадьми в мире, заставлял относиться к нему с осторожным почтением. Это было непросто. Так, например, стоя перед огромной толпой, в которой было немало журналистов, Риддл заявлял, что когда дело касается лошадей, то многие журналисты знают только два факта: «С одной стороны эта штука кусается, а с другой – брыкается».
Жеребец стал для своего владельца своего рода франшизой. Он произвел на свет целую плеяду талантливых скакунов, которые так часто появлялись на пьедестале победителей, что Риддл оказывался в объективах фотоаппаратов чаще, чем любой человек, связанный с этим видом спорта. Но хотя многие из отпрысков Военного Корабля стали лучшими в своем поколении, ни один из них не мог сравниться с родителем. И вот весной 1934 года лошадники стали собираться у забора конезавода Риддла. Они смотрели на леваду – и издавали странные звуки, которые люди обычно издают, когда пылающий метеор падает с небес, вспахивая землю на заднем дворе какого-нибудь дома. Царственно покрытая кобыла по кличке Брашап произвела на свет вороного жеребенка, сына знаменитого Военного Корабля. Знатоки не могли отвести от него глаз. На него стоило посмотреть! Даже когда он стоял неподвижно, то поражал своим великолепием. Изысканная, утонченная элегантность. Легкий, изящный и быстрый. Он двигался как птица: трепетный, стремительный и порывистый. Знатоки только восторженно ахали. Кто-то задумчиво произнес, что, когда этот малыш начнет выступать на скачках, все и думать забудут о Военном Корабле. Такие заявления обычно вызывали скептические ухмылки, но на этот раз никто из наблюдателей не засмеялся.