Толпа бурлила и сыпала проклятиями и нецензурными эпитетами, судьи были взбешены, а репортеры не выражали ни малейшего сочувствия. На этот раз неотразимое обаяние Ховарда не сработало. Сопровождаемый исступленным свистом, он поспешил в свою ложу. Постепенно шум стих. Ховард чувствовал себя неловко, но не жалел о своем поступке. Позже он вспоминал: «Если бы в тот день я заставил его скакать, то покалечил бы навсегда. Только полный идиот мог так поступить. И мне было все равно, что обо мне говорили. Бедняга и без меня нахлебался сполна за свою жизнь».
Скачка вот-вот должна была начаться. Адмирал несколько раз пытался оторваться от заграждения, но в конце концов успокоился и стартовал одновременно с соперниками. Сначала черно-красный костюм его жокея находился среди основной группы, а затем резко отстал. Нога жеребца попала в выбоину на скаковом круге. Он чуть было не упал мордой в землю, но смог высвободить поврежденное копыто. Адмирал безнадежно отстал от лидера Минау и по результатам фотофиниша показал третий результат. Он примчался к финишу с кровоточащей ногой лишь для того, чтобы судьи, посмотрев на снимок, признали его поражение и определили ему третье место. Впервые за свою скаковую карьеру Адмирал оставил хозяина без денежного приза. Риддл поднялся и ушел. Ховард испытал прилив жалости к нему и к его жеребцу. «Кажется, у нас все пошло вкривь и вкось – Ред в больнице, а у Сухаря травма, – сказал он. – Но, пожалуй, Сэму Риддлу сейчас еще хуже».
На трибунах воцарилось уныние. Собравшись с духом, комментатор попытался хоть как-то скрасить злополучный день и бодрым голосом сообщил, что победил «парень из Восточного Бостона», жокей Ник Уолл, которого в свое время прославил Монтировщик. Ответной реакции не последовало.
После скачки один из репортеров написал: «Если кто-нибудь предложит провести еще одну встречу этих двух супержеребцов на скаковом круге, то на следующее утро его осудят за измену родине, государственный переворот и прочие тяжкие преступления или признают невменяемым».
После состязания состоялся традиционный ежегодный прием, проводимый Ассоциацией спортивных журналистов Новой Англии. Они выпустили буклет, где дали подробный отчет о мероприятии, в том числе общую оценку поведения команды Сухаря. Великолепная фотография Адмирала украшала переднюю обложку буклета, а фотографию Сухаря разместили на задней.
На следующее утро Смит положил горячий компресс на ногу Сухаря, надел на него и на остальных лошадей Ховарда попоны, и они все вместе убрались из Бостона.
Золотой Кубок Голливуда, 16 июля 1938 года
(© Беттман / Корбис)
Постукивая колесами и поскрипывая на поворотах, поезд Сухаря двигался на восток. Они направлялись в Арлингтон-парк под Чикаго в надежде хоть там найти покой, но ошиблись.
Когда двери вагона открылись и Сухарь высунул голову, Смит стоял на платформе в толпе враждебно настроенных газетчиков. Жеребец уже два месяца не принимал участия в скачках и был напряжен. Он нервно вертел головой, уши шевелились под защитным шлемом. «Эй, малыш, – крикнул Смит, – расслабься!» Сухарь заметил неподвижную фигуру в людской толчее, сразу заметно расслабился и с обычным спокойствием двинулся вниз по сходням.
После того как по радио сообщили, что травмы Сухаря неизбежно означают конец его скаковой карьеры, – информацию, которую никто из команды Сухаря дать точно не мог, – и о том, что Смит солгал относительно состояния жеребца, репортеры, когда увидели, что конь двигается совершенно нормально, сразу заподозрили неладное. Они не скрывали своего цинизма. «А у него точно сухожилие воспалилось?» – спросил один из журналистов. «Почему вы сняли его со скачек в Массачусетсе?» – крикнул другой. «Подумать только! – ответил Смит. – А у вас в Чикаго, должно быть, дождливо!»
Кто-то из журналистов предположил, что для того, чтобы убедиться, что Смит не ведет нечестную игру, руководство Арлингтон-парка потребует, чтобы он тренировал Сухаря в их присутствии, когда будет готовить коня к следующим запланированным скачкам – гандикапу в честь государственного флага США, назначенного на 4 июля. Смит ответил, что мистер Ховард будет решать, удовлетворять это требование или нет. Потом тренер взобрался на спину Тыквы, взял за узду Сухаря и повел прочь от толпы репортеров. Жеребец нервничал, упирался и взвивался на дыбы.
Сухарь действительно получил травму. Но ветеринары ошибались: она была не настолько серьезной, как они опасались. Благодаря неустанной заботе Смита нога зажила, и вскоре жеребец был абсолютно здоров.
Репортеры и власти ипподрома оказывали серьезное давление на Ховарда. Увидев, как Сухарь сходит с поезда, один местный репортер утверждал, что слухи, будто травма была не настоящей, получили «подтверждение». Другой позвонил судьям и потребовал, чтобы Ховард предоставил гарантии, что его лошадь точно будет участвовать в забеге. Руководство Арлингтон-парка предупредило публику, что если в день скачек пойдет дождь, то Сухаря, вероятно, снимут со скачек. Но хотя судьи и представители прессы были настроены скептически, публика была в восторге. Билеты раскупались с беспрецедентной скоростью. Желающие набивались в специально пущенные дополнительные поезда и заполонили всю территорию ипподрома, чтобы посмотреть на жеребца, которого окрестили «великим путешественником».
Как по команде, в день скачек дождь превратил ипподром в топкое болото. Сухарю назначили 59 килограммов весовой нагрузки, на 11,3 килограмма больше, чем соперникам. Ему предстояло бежать по треку, который никак не успевал подсохнуть. У Смита хватило времени всего один раз пустить коня в легкий галоп, за ним последовал короткий полумильный спринт. Жеребец, не тренировавшийся как следует с самой середины апреля, был толстым, словно дом. У него не было никаких шансов выиграть соревнование, и все в его лагере знали это. Но давление со стороны судейской коллегии и прессы было слишком сильным. Ховард объявил, что, поскольку на момент самой скачки дождя нет, его лошадь примет участие в забеге.