Фаворит. Американская легенда - Страница 86

Тем временем Адмирал, как всегда, был настроен агрессивно. Его охранял суровый далматинец Спот, который буквально рвал на куски репортеров, осмеливавшихся подойти к жеребцу слишком близко. Адмирал метался по конюшне, на тренировках был сердит, недоволен и вставал на дыбы. Иногда он просто отказывался работать без напарника.

Однажды он попятился назад, уперся в ограждение и встал как вкопанный. Его будто гвоздем прибили, он даже не шевелился. Вокруг жеребца суетились конюхи, пытаясь его растормошить. В конце концов Конвею удалось сдвинуть его с места и заставить проскакать круг – правда, в противоположном направлении.

26 июня Смит собрался провести с Сухарем заключительную тренировку перед скачками. Шел проливной дождь, кроме того должны были приехать Чарльз и Марсела, поэтому Смит не спешил выводить жеребца из конюшни. Дождь лил весь день. Ховарды появились в 16: 30, когда трек превратился в настоящее болото. Ховард и Смит вступили в липкую грязь и ужаснулись. Они ни за что не выпустили бы жеребца на такой грунт, но не могли позволить себе пропустить еще одну тренировку перед схваткой с Адмиралом. Смит вывел жеребца, и тот промчался по грязи со скоростью 1,2 километра за 1 минуту 12,4 секунды. Ховард просто светился от радости.

28 июня, накануне скачек, дождь, не прекращаясь ни на минуту, поливал трек. Заявки на скачку принимались до 10: 30 утра. В 9: 30 заявили Адмирала. Конвей не сомневался в победе своего воспитанника. «Он сможет обойти любую лошадь как минимум на четыре корпуса, – хвастался он перед репортерами, придерживая взбрыкивавшего, так и норовившего встать на дыбы Адмирала, – и если вдруг кто-нибудь обгонит его, то мы поймем, что произошло настоящее чудо». Сухаря Конвей назвал «очередной лошадью, которую предстояло обскакать».

Ховард и Смит выжидали. Казалось, дождь никогда не прекратится. Смит спустился в контору ипподрома, но долго не осмеливался подавать заявку, застыв возле окна и наблюдая за потоками дождя. Когда до конца регистрации оставалось всего четырнадцать минут, он наконец решился. Но решение не было окончательным – они могли отказаться от участия в любой момент в течение сорока пяти минут до начала скачек. «Мы все еще выжидаем», – сказал Ховард. Если бы грунт остался рыхлым и мокрым, то жеребец завяз бы в нем. Если бы дождь прекратился и грунт достаточно затвердел, чтобы не прилипать к ногам Сухаря, то его бы выпустили. Смит вернулся в конюшню и начал готовить Каяка для выступления на скачках с большим призовым фондом. Великолепный жеребец был нацелен на победу и уже продемонстрировал, как может скакать по грязи, показывая превосходное время.

В тот вечер Давид Александер с целой толпой техников по радиооборудованию приехал в больницу к Полларду. Национальная радиовещательная корпорация Эн-би-си попросила Александера организовать интервью в прямом эфире на всю страну с Вульфом и Поллардом. Вульфа должны были подключить из радиовещательной студии Бостона, а Полларда – из его больничной палаты. Когда Александер вошел, жокей с безучастным видом лежал на спине, его нога была уложена на шину Беллера. Тут же суетилась длинноногая персональная медсестра Агнес, изо всех сил пытаясь облегчить страдания пациента. Рядом с кроватью техники соорудили передвижную радиоустановку. Опасаясь, что едкие, озорные экспромты, которыми славился Поллард, прозвучат в прямом эфире, Александер основательно подготовился к интервью. Он вручил жокею готовый текст, тем самым лишив его возможности продемонстрировать свое богатое воображение и сомнительный лексический запас. В радиостудии Вульфу дали тот же сценарий. Поначалу все шло как по маслу; Вульф читал свои строки, а Поллард озвучивал написанные для него ответы. Так они достигли части, посвященной тактике ведения скачки. Вульф послушно зачитал очередную строчку, спрашивая Полларда, как правильно управлять лошадью во время скачек. И как раз в этот момент Поллард уронил сценарий. Александер бросился собирать страницы, которые рассыпались по полу. Когда он выпрямился и посмотрел на Полларда, тот уже открыл рот. Его глаза загорелись «дьявольским блеском».

И радиослушатели, которые по всей стране жадно ловили каждое слово знаменитых жокеев, вдруг услышали: «Ну, старина Джорджи, просто залезь на лошадь, развернись лицом вперед, свесь ноги по ее бокам, попроси кого-нибудь завести тебя в бокс и потом плюй на все и скачи так, как ты привык».

На какой-то момент из динамиков аудитории канала Эн-би-си доносился только шипящий свист, исходивший из легких радиотехников, которые пытались прийти в себя после услышанного. Вульф разразился хохотом. Александер составил замечательное интервью, но дискуссия, которую он тщательно продумал, с треском провалилась. Вульф больше не мог сдерживать смех и с трудом выдавливал из себя реплики.

Остроумие Полларда вызвало общенациональный скандал. Руководство Эн-би-си шутки не оценило. Оно было просто шокировано выходкой жокея и опубликовало стенограмму интервью в улучшенном варианте.

Трек бороновали всю ночь. У Ховарда допоздна засиделись репортеры. Он старательно подбирал слова, чтобы показать, что не питает особых надежд на успех. «Мой жеребец может дать фору языку торговки рыбой, и я сгораю от нетерпения, как, впрочем, и все остальные, увидеть его схватку с Адмиралом. Но этот “сдерживающий трек”, конечно, может помешать ему. Если нам суждено сейчас проиграть жеребцу мистера Риддла, то мы еще успеем обогнать его в будущем».

Утром дождь прекратился. Сухаря вывели на трек для заключительной тренировки, и он продемонстрировал блестящий результат. Смит отвел жеребца в конюшню, убедился, что ноги у него чистые и прохладные, и обернул их бинтами на весь остаток утра. С наступлением полудня толпа из семидесяти тысяч фанатов выплеснулась из отелей и дополнительных поездов и наводнила трибуны. За всю историю Северной Америки всего лишь раз ипподрому удалось собрать больше болельщиков. Среди зрителей был и Сэмюэль Риддл. Потребовалось немало усилий, чтобы доставить его на ипподром в тот день. Он уже давно болел и приехал в сопровождении врача, который не отходил от него ни на шаг.