Ховарды наслаждались жизнью. Каждое утро ровно в семь часов они появлялись в конюшне: Ховард – с кусочками сахара, а Марсела – с Крошкой Сухариком, скотчтерьером, которого ей подарили, когда они были в доме у Бинга Кросби. В их свиту всегда входили репортеры, и Ховард обычно устраивал какое-нибудь развлечение, о котором можно было написать или которое можно было запечатлеть для прессы, вроде того случая, когда он уговорил Смита окунуть копыто Сухаря в чернила и сделать отпечаток на их рождественских открытках. Днем Ховарды обычно шли в свою ложу на трибуне ипподрома. Ховард развлекался тем, что донимал журналистов, которые критиковали Сухаря. Он собирал их в своей ложе, а потом он и все члены его семейства вставали и хором вопрошали: «Расскажите, что вы имеете против Сухаря». В один из дней Марсела привела к ним в ложу Альфреда Вандербильта. Она познакомила его со своей кузиной, роскошной женщиной по имени Мануэла Хадсон. Вандербильт был очарован. Их роман развивался стремительно, и вскоре Альфред и Мануэла обручились. Теперь Вандербильт был в долгу перед Ховардами.
Все ждали объявления назначенной весовой нагрузки на новогодний гандикап. Причин для беспокойства было предостаточно. Настойчивое нежелание Ховарда выставлять Сухаря с назначенной нагрузкой более 59 килограммов связало гандикаперов по рукам и ногам. По правилам, принятым в конном спорте Калифорнии, ни одной лошади не назначали нагрузку менее 45 килограммов, а Сухарь был явно сильнее любой другой лошади на западном побережье – и разница исчислялась более чем в 13,6 килограмма. Но Сухарь приносил гарантированную прибыль ипподрому, он привлекал рекордное количество зрителей и игроков тотализатора, где бы ни появлялся, и если власти ипподромов хотели получить полные трибуны и привлечь таких суперзвезд, как Сухарь, они должны были подчиниться требованиям Ховарда. Но если они назначат ему 59 килограммов или меньше, то рискуют навлечь на себя гнев владельцев остальных лошадей и критику журналистов.
Всю неделю перед объявлением весовой нагрузки на новогодний гандикап Ховард неоднократно во всеуслышание заявлял о том, что не согласится на весовую нагрузку более 59 килограммов. В четверг перед скачками данные наконец огласили. Смит и Ховард застонали. Сухарю назначили 59,87 килограмма. Но в стойле Сухарь поправлялся, терял форму и томился от безделья. Ему отчаянно нужны были скачки. В тот же вечер он гарцевал в стойле, встал на дыбы и сильно ударился о дверь денника. На голове чуть выше правого глаза была видна глубокая рана. Смит наложил швы, установил защитную дверь и всячески поносил секретаря, назначавшего весовые нагрузки. Не в силах смириться с нагрузкой в 59,87 килограмма, он снимает лошадь со скачек. Следующими скачками, в которых Сухарь мог принять участие, был гандикап в Сан-Паскуале. Но секретарь снова назначает нагрузку в 59,87 килограмма. Ховард со Смитом снова снимают лошадь с соревнований. Ховард неизменно называет секретаря «враг народа номер один». Только две скачки остаются до гандикапа Санта-Аниты – Сан-Карлос, назначенный на 19 февраля, и Сан-Антонио, 26 февраля. Сухарь очень отстает в подготовке к стотысячнику.
Ложу для прессы и трибуны фанатов охватило какое-то сумасшествие. На треке постоянно дежурили до десятка фанатов, но с открытия сезона на ипподроме Санта-Анита в декабре ни один из них не видел ни одной тренировки Сухаря. Поскольку они не могли наблюдать его тренировок, то стали распускать прежние слухи о том, что конь охромел. Эти слухи быстро подхватила пресса. Журналисты жаждали проверить, так ли это. Выводя Сухаря на прогулки, Смит с удивлением смотрел, как газетчики становятся на четвереньки, чтобы увидеть, не искалечены ли у лошади ноги. Ховард со смехом наблюдал все это. Некоторым стали мерещиться призраки – они якобы видели, как Сухарь тренируется поздно ночью. «“Тайна” Сухаря, – писал Давид Александер, – похоже, не дает никому покоя, доводя многих до нервного срыва».
Понедельник 31 января начался для клокеров как обычно. Они наблюдали за лошадьми, приходившими и уходившими с треков в обычное время, по расписанию. Поскольку по понедельникам забегов не было, к полудню, когда все тренировки заканчивались, фанаты расходились по домам. Однако из-за того, что не застали ни одной тренировки Сухаря, на этот раз они остались ждать. Но постепенно их терпение истощилось, и к обеду на треке осталась всего пара человек. Горстка репортеров коротали время вместе с ними. Их надежды растаяли с приближением грозы. Они знали, что Сухарь не работает на мокрых покрытиях.
Вскоре после обеда, перед самым дождем, наблюдатели были потрясены необычайным зрелищем. На фоне свинцовых туч на треке материализовались два всадника на лошадях. Они приблизились к трибунам и осадили лошадей напротив ложи для прессы. Это был Том Смит на своем широком ярко-желтом коне, а рядом с ним – Ред Поллард на знакомом невысоком гнедом жеребце. Зрители затаили дыхание: Смит помахал им рукой!
Зрители потянулись за секундомерами. Смит, увидев, что все присутствующие на трибунах замерли, пустил лошадей один круг легким галопом, а затем, пока Поллард и его конь разоблачались, готовясь к полноценной тренировке, поднял финишную проволоку. Поллард сидел в седле неподвижно, пока Сухарь проскакал быстрые отрезки и пересек финишную проволоку после шести фарлонгов, после чего Смит отвел лошадь назад в конюшню. Репортеры припустили следом, радуясь, что смогли поймать Смита на горячем. Тот по какой-то причине изменил своей обычной угрюмой манере, смеялся в ответ и уверял, что понятия не имел, что фанаты и репортеры все еще не ушли. «Я подумал, что всех перехитрил, – сказал он. – Чертовы клокеры! Ну ничего, я их еще одурачу». На следующее утро все газеты напечатали эту новость.