Фаворит. Американская легенда - Страница 104

104

Куртсингер смотрел в землю перед собой. Вульф освободил просвет у внутреннего ограждения, словно приглашая соперника занять его. Жокей прикинул ширину просвета. Адмирал вполне прошел бы здесь. Но Куртсингер слишком хорошо знал Мороженщика и понимал, что, как только пошлет своего коня вперед на полном скаку, направляя на свободное пространство, Вульф сдвинется к ограждению и закроет проход, заставляя придержать лошадь, теряя ускорение. Куртсингер дернул правый повод, направляя Адмирала к внешнему краю.

За всю карьеру, за двадцать три скачки, Тройную Корону и все мало-мальски значимые состязания на Востоке, никто никогда не видел всего, на что способен Адмирал. И теперь Куртсингер призывал коня выложиться в полную силу. Оставалось пройти еще пять фарлонгов. Жокей потянулся назад и один раз хлестнул жеребца по бедру. Адмирал тотчас отреагировал. В толпе раздался вопль: «Смотрите, он пошел! Пошел!» Вульф услышал волну голосов и понял, что происходит. В несколько скачков Адмирал сократил расстояние между ними, и вот уже его голова прижимается к плечу Сухаря. Еще несколько скачков – и кони выровнялись. «Я выиграю!» – подумал Куртсингер. Трибуны содрогнулись от криков.

Вульф чуть заметно ослабил пальцы, позволяя поводьям скользнуть через них всего на один-два дюйма. Сухарь подхватил узду, опустил голову и прибавил скорости. Стратегия Полларда, хитрость Вульфа и тренировки Смита дали Сухарю шанс в скачке, которую при других обстоятельствах ему бы не выиграть. С этого момента все зависело только от коня. Он повернул одно ухо в сторону противника, прислушался, наблюдая за ним, и решил, что не позволит Адмиралу пройти. Схватка началась.

Лошади удлинили шаг. Они неслись абсолютно синхронными, гигантскими скачками по шесть с половиной метров каждый, плотно прижимались плечами и бедрами, одновременно вытягиваясь, поднимаясь вверх и в унисон выбрасывая вперед ноги. Столбы проносились мимо, сливаясь на периферии зрения жокеев. Скорость была просто невероятной. Отметку в одну милю они прошли почти на секунду быстрее, чем прежний рекорд пятнадцатилетней давности. Дорожка гудела под копытами скакунов и лентой разматывалась позади.

Лошади вырвались с противоположной прямой и вместе вошли в последний поворот, по-прежнему синхронно взлетая в воздух и вновь опускаясь для следующего толчка. Толпа вдоль ограждения становилась все плотнее, лица слились в смазанные цветные пятна, пестрый звуковой фон отдельных голосов превратился в непрерывный крик. Лошади неслись вперед. Куртсингер начал кричать на своего скакуна, и его голос тотчас относило назад. Он толкал в шею и подгонял коня изо всех сил, свесившись с правого бока лошади. Адмирал сосредоточенно мчался вперед, скачками разрезая воздух. На трибунах страсти накалялись все больше. Какой-то репортер так кричал и прыгал у перил ложи для прессы, что чуть не выпал вниз. Коллеги успели схватить его за край рубахи и втащили назад. Внизу в толпе несколько десятков человек потеряли сознание от волнения.

Лошади мчались вперед, огибая по дуге дальний поворот по направлению к бушующей толпе зрителей. Вульф застыл, не отрывая взгляда от головы Адмирала. Он видел, что Сухарь смотрит прямо на своего соперника. Адмирал сверлил его взглядом, свирепо выпучив глаза. Вульф увидел, как Сухарь прижимает уши к голове, и понял, что близок тот момент, о котором говорил Фитцсиммонс: один из жеребцов сломается.

Голоса сорока тысяч человек слились в единый крик. Адмирал нашел в себе силы сделать еще рывок и вытянул морду вперед.

Вульф взглянул на красивую голову Адмирала, словно серпом разрезавшую воздух. В глубине больших, выразительных смоляных глаз жеребца в кайме белков с кроваво-красными прожилками он увидел, что тот выкладывается до предела. «Глаза вращались в орбитах, словно лошадь была в агонии», – вспоминал позже Вульф.

Спустя мгновение Вульф почувствовал легкое колебание своего соперника, какую-то нерешительность. Он снова посмотрел на Адмирала. Жеребец высунул на одну сторону язык. Сухарь сломал соперника.

Вульф распластался в седле и заговорил прямо в ухо жеребцу, уговаривая мчаться вперед изо всех сил. Сухарь откликнулся и прибавил ходу. Адмирал постарался сделать то же, и несколько скачков ему удавалось держаться вровень. Но это не спасло положения – он подался назад, словно его тянула сила гравитации. Сухарь тотчас навострил уши. Вульф чуть шевельнул рукой.

– До скорого, Чарли, – бросил он давно знакомую всем жокеям фразу.

Низко припав к земле, Сухарь влетел на финишную прямую. Вульф плотно прильнул к спине жеребца. Толпа подалась вперед, и перед лошадью остался лишь узкий коридор скаковой дорожки. Заборчик для бега с препятствиями давно рухнул, и люди, попадавшие с него, прорвали линию полицейского заграждения. Теперь они стояли прямо на внутренней бровке, наклонившись вперед, к Сухарю, и подбадривали его криками. «Сухарь впереди на три корпуса! На три корпуса!» – кричал в микрофон Клем Мак-Карти. Он никогда не слышал такого радостного рева. Люди, потрясенные невероятностью происходящего, махали руками, ошеломленно открыв рты. Тысячи рук тянулись вперед, чтобы дотронуться до коня, когда он проносился мимо.

Когда стук копыт Адмирала стих, Вульф обернулся и увидел черный силуэт где-то в десяти метрах позади, но жеребец все еще старался догнать их. Он ошибался в Адмирале: в нем все-таки был азарт. Вульфу стало жаль беднягу. «Я увидел в его глазах такую горечь, – рассказывал он позже. – Было видно, что он сломался. Думаю, он уже не годился для скачек. У лошадей, мистер, как и у людей, бывает, разбиваются сердца».

104