Смит вел Сухаря по дороге, вьющейся вдоль запасного железнодорожного пути. Их ждал поезд, загруженный всем необходимым для долгого путешествия на Восток. Внезапно над их головами с ревом пронеслись самолеты ВМФ – очень низко, чуть не задевая головы днищем. Конь даже глазом не повел. Он зашел в вагон и улегся на подстилку. К тому моменту, когда Смит устроился рядом и поезд тронулся, Сухарь уже спал.
После тренировок с самодельным колоколом Смита Вульф с Сухарем проносятся по скаковой дорожке ипподрома Пимлико. Тренировка 26 октября 1938 года
(Коллекция Моргана / Архивные фото)
Шел 1938 год. Осень сменила лето. Через окно палаты бостонской больницы Уинтропа Ред Поллард смотрел на потемневшее небо. Он никак не шел на поправку. Хирурги несколько раз оперировали его раздробленную ногу, снова ломая и заново собирая ее, но она никак не хотела заживать. Прошло уже почти четыре месяца после несчастного случая, а стоять он все еще не мог. Его мощное тело боксера превратилось в скелет, он весил всего 39 килограммов. Лицо его настолько постарело, что в свой двадцать девятый день рождения он легко бы сошел за шестидесятилетнего. Ред был настолько слаб, что даже обычные каждодневные действия давались ему с большим трудом. Перед друзьями он, конечно, старался держаться, уверяя, что скоро снова сядет в седло, но они не верили в это – да и он сам тоже.
В Массачусетсе дул холодный октябрьский ветер Новой Англии. Поллард захандрил. Он перечитывал старика Уолдо Эмерсона и размышлял над философским эссе «Компенсация». Ред думал об утраченной карьере и с надеждой вцепился в предложенный Эмерсоном закон полярности, в соответствии с которым все в природе сбалансировано своей противоположностью: тьма – светом, холод – жарой, потери – приобретениями.
За астероидом осколок,
В полете путь его недолог.
Иль это просто на лету
Пронзает искра темноту.
Он влюбился в личную медсестру. На царственно прекрасную Агнес Конлон обращали внимание все молодые мужчины, появлявшиеся в больнице. Она была единственным ребенком в богатой, ориентированной на статус семье антикваров из фешенебельного Бэк-Бей. Жокей с семью классами образования, без постоянного места жительства явно не принадлежал к ее кругу. Кроме того, поговаривали, что Агнес встречается с местным врачом. По характеру она была полной противоположностью Полларда и отличалась строгой сдержанностью, тогда как он потакал своим страстям.
Тихими вечерами в больнице Поллард засыпал ее цитатами из старика Уолдо, а она в это время выхаживала его искалеченную ногу. По-видимому, он открыл ей свой самый темный секрет – рассказал о частичной слепоте. Он полностью доверял ей.
Той осенью Ред сделал ей предложение. Семья Агнес пришла в ужас. «Все равно как если бы ты решила выйти замуж за какого-нибудь циркача», – рассказывала его дочь, Нора Кристиансон. Ред был настолько слабым и истощенным, что Агнес была уверена, что он умирает. Но было в нем что-то трогательное, притягательное. Позже кто-то из тех, кто знал Агнес, скажет, что Ред был для нее освобождением от себя самой. Казалось, какая-то часть ее души хочет быть такой же бесшабашной, как он. И Агнес совершила сумасшедший поступок.
В почтовый ящик дома Поллардов в Эдмонтоне скользнуло письмо от Реда. Агнес сказала «да». Старик Уолдо, отметил Поллард, в конце концов оказался прав.
А в нескольких сотнях миль к югу от больницы Уинтропа Альфред Вандербильт лелеял свою собственную страсть. Вернувшись после медового месяца с молодой супругой, племянницей Марселы, двадцатишестилетний владелец ипподрома Пимлико в Балтиморе не оставлял идеи устроить матчевую скачку между Адмиралом и Сухарем. Когда состязания в Бельмонте и Саффолк-Даунсе провалились, Вандербильт вернулся к этой идее. Он все лето ждал своего часа – ждал, пока лошади достигнут пика формы и пока идея о необходимости проведения такой встречи не созреет снова.
Сентябрь 1938 года был идеальным моментом. Сухарь целое лето «грабил» Запад, Адмирал «мародерствовал» на Востоке, одержав четыре триумфальные победы подряд. А потом Риддл предпринял неожиданный шаг. На одном из званых обедов в середине сентября он заявил, что готов выделить 25 тысяч долларов на проведение встречи его жеребца с Сухарем. Ховард тут же ухватился за это предложение. Зная непостоянство Риддла, он не рискнул сам звонить старому коннозаводчику, чтобы договориться с ним один на один: если они будут говорить без посторонних, впоследствии будет больше шансов отступиться от принятого решения. Вместо этого Ховард пустил в ход прессу. Он открыл свою записную книжку и начал звонить репортерам с просьбой объявить в газете, что он с готовностью поддержит сумму, предложенную Риддлом, и привезет Сухаря на встречу с Адмиралом в любое время и место, какое захочет Риддл. «Мы готовы, – сказал он, – в любое время, когда Сэмюэль Риддл захочет выставить своего жеребца против Сухаря».
Вандербильт решил, что пришел момент задействовать Пимлико. Он играл с плохими картами. Его ипподром мог предложить только небольшую часть приза в 100 тысяч долларов, который выделял ипподром Бельмонт. Но Риддл указал на еще одну проблему. Он все еще злился на стартового судью Джима Мильтона за то, что год назад тот утихомирил Адмирала с помощью щипцов, и помнил свою клятву никогда больше не выставлять жеребца на этом треке.
Вандербильт верил, что сможет уговорить Риддла прекратить бойкот. Но только он собрался связаться с владельцем Адмирала, как тот надумал дать задний ход и отказаться от своих слов. Он объявил, что не позволит никакой скачке нарушить установленный график Адмирала, согласно которому жеребец должен появиться в Золотом Кубке жокейского клуба в Бельмонте, а потом он завершит сезон двумя скачками с призовым фондом в 7 тысяч 500 долларов в Новой Англии. После этого четырехлетний жеребец закончит свою скаковую карьеру.