Фаворит. Американская легенда - Страница 76

12 апреля Уайтни наконец материализовался на заседании правления. Дома, в Калифорнии, Ховард с нетерпением ждал новостей. Через некоторое время ему вручили телеграмму от Уайтни. Правление единогласно проголосовало за его предложение. Скачки пройдут один на один, но это не будет официальным матчевым состязанием: согласно старинным правилам проведения скачек, матчевые скачки не должны предполагать денежного приза. Было внесено только одно изменение: в соответствии с пожеланием Риддла скачки назначили на День памяти, 30 мая, а не на сентябрь. Согласен ли Ховард на такой вариант? Ховард перезвонил ему как раз в тот момент, когда в офис Уайтни зашел Риддл. И они втроем устроили импровизированную встречу. Ховард согласился на новую дату, но поставил одно условие: в скачках должен участвовать Поллард. Если он не сможет – скачки не состоятся. Они разошлись, не придя к окончательному соглашению.

Поздно вечером Риддл и Своуп высказались по этому поводу. У Риддла была привычка максимально повышать голос, когда он говорил по телефону. Он так громко кричал, что человек, который находился в офисе Своупа в тот момент, сказал, что ему пришлось бы просто выпрыгнуть из окна, чтобы не слышать каждое слово. В конце разговора Риддл дал свое согласие. «Вы хорошо знаете, – вопил он Своупу, – мой конь выбьет из него всю его наглость». Потребовав, чтобы скачки прошли весной, и добившись своего, Риддл ворчал, что его конь осенью выступил бы лучше, чем более зрелый противник. Тем не менее он был рад, что скачки пройдут весной.

На следующий день Поллард проходил рентген. Врачи Ховарда рассмотрели снимки. Раздробленные кости срослись. Если его состояние улучшится, жокей сможет принимать участие в майских скачках.

Ховард позвонил Своупу и заявил, что согласен на проведение скачек. Руководство Арлингтона с достоинством удалилось. Новость быстро разошлась по свету. Скачки, которые, как ожидали, станут самым значимым событием в истории конного спорта, должны были наконец состояться.

До судьбоносного состязания должны были пройти еще одни скачки. 16 апреля ипподром Бэй-Медоуз организовал благотворительную акцию в поддержку детей-инвалидов, запланировав одноименный гандикап. Ховард не мог отказаться от участия в нем. После необычайно легкой победы в Тихуане судья в Бэй-Медоуз назначил Сухарю нагрузку в 61,7 килограмма, но Ховард вмешался и уговорил снизить ее на 1,4 килограмма. И все же 60,3 килограмма – максимальный вес, который назначался в современных скачках в Калифорнии, и каждая лошадь, участвующая в этом забеге, будет нести на 9 килограммов меньше.

Единственный человек, который был рад узнать об этом, – Вульф. Расстроенный провалом Сухаря в гандикапе Санта-Аниты и лишенный возможности соблюдать диету, которую ему диктовал диабет, во время отстранения от скачек он жадно поглощал бифштексы, поправился до 58 килограммов и с учетом веса амуниции с трудом укладывался в назначенный вес.

Казалось, весь мир собрался в Бэй-Медоуз, чтобы посмотреть, как бежит Сухарь. Ипподром был переполнен, его захлестнула самая большая толпа, когда-либо собиравшаяся посмотреть скачки в Сан-Франциско. Руководство ипподрома запустило тысячи людей на внутреннее поле, но ипподром все равно был забит так, что люди не могли пошевелиться. Трибуны представляли собой бескрайнее колышущееся море мужских и женских головных уборов. Фанаты стояли, сидели, облепили каждую опору: складывалось впечатление, что ипподром состоит из одних зрителей, – не было видно ни одной постройки.

Программки закончились еще перед третьим забегом. Запас булочек для хот-догов, верный барометр энтузиазма фанатов, иссяк почти сразу после полудня. Служащие подавали сосиски на ржаном хлебе, а когда закончился и он, проголодавшиеся фанаты вынуждены были оборачивать сосиски обрывками старых газет, а после и использованными билетами тотализатора. И хотя руководство ипподрома значительно удлинило перерывы между забегами, очереди в кассы тотализаторов были такими, что некоторые игроки так и не успевали добраться до окошек. «Один неудачливый игрок, – писал репортер, – встал в очередь, чтобы поставить на Пэтти Кейк в шестом забеге, и с удивлением обнаружил себя выходящим из толпы в конце седьмого забега с хот-догом в руке». С пробками на парковке справиться было так сложно, что, хотя скачки закончились в 6: 30 вечера, машины смогли выбраться из нее и разъехаться с ипподрома только поздним утром в воскресенье.

Но зрелище того стоило. Сухарь просто «зарыл в землю» своих соперников, побив рекорд ипподрома на 1,4 секунды. Фанаты неистовствовали, до хрипоты скандируя: «Давайте сюда Адмирала! Давайте сюда Адмирала!»

Для Вульфа победа была горькой радостью. Он полагал, что в тот день была его последняя скачка на этом низкорослом жеребце. Он соскользнул с седла, снял с шеи лошади венок из цветов и надел его на себя. Ховарды стояли по обе стороны от него и радовались вместе со всей толпой. Но Вульф не улыбался. Он на мгновение замер, позируя под вспышками камер. Поллард смотрел на него сверху, из ложи прессы. Вульф возвращал ему его лошадь. Он вернулся в жокейскую, снял костюм цветов конюшни Ховарда и повесил его на крючок.

Спустя несколько дней после гандикапа в Бэй-Медоуз поезд Сухаря, громыхая на стыках, встал на запасном пути Танфорана, готовый отправиться на восток. Команда Сухаря планировала остановиться в Мэриленде, принять участие в гандикапе Пимлико Дикси, как было обещано Альфреду Вандербильту, а после продолжить путь в Нью-Йорк на встречу с Адмиралом. Конюхи сновали без устали, заполняя вагон рисовой соломой для подстилки, овсом и сеном из тимофеевки луговой. Огромная толпа собралась на перроне, чтобы проводить Сухаря в путь. Подъехал Ховард на длинном «бьюике», набитом поклонниками. Он вышел из машины с огромным тортом и отдал его конюхам, которые разделили угощение между собой. Потом владелец попрощался с конем – он последует за своим питомцем чуть позже. Фанаты бросали цветы, а какая-то женщина вышла из толпы и вплела ленточки в гриву жеребца, пока он позировал перед вездесущими фотографами. Церемония проводов закончилась. Сухарь, цокая копытами, зашел в свой вагон, почти по грудь заполненный соломой. Тыква последовал за ним. Смит взобрался следом и, как обычно, сел на раскладушку, которую поставили рядом с Сухарем. Поезд отправился в путь. А на другом краю континента Адмирал стоял в своем деннике в Бельмонте. Он ждал.