Фаворит. Американская легенда - Страница 52

В отличие от Смита, Ховард наслаждался всеобщим интересом. Быть в центре внимания было для него вполне естественным. Ему было мало, что его лошадь лучшая. Он хотел, чтобы Сухарь стал суперзвездой – и среди современников, и в истории конного спорта. Ховард понимал, что добиться этого, только побеждая в скачках, невозможно – нужно было завоевать публику. После гандикапа в Санта-Аните в 1937 году Ховард решил захватить воображение зрителей.

Сначала он хотел показать всей стране возможности лошади. Для этого были организованы скачки на выживание, беспрецедентное по масштабу мероприятие. К обсуждению вопроса о том, в каких скачках Сухарь примет участие и кто станет его конкурентом, мог присоединиться любой желающий. В газетах на всю полосу шли объявления о победах Сухаря. Будучи убежденным, что пресса как представитель публики является важнейшим агентом в организованной им кампании, Ховард не оставлял газетчиков без внимания. Он практически жил с ними, пробегая по ступеням лестницы, ведущей в ложу для прессы, до и после забега, предоставляя репортерам возможность задавать вопросы, позируя перед камерами и первым делом бросаясь к газетчикам, когда поезд с вагоном, в котором перевозили Сухаря, прибывал на станцию. Он следил за тем, чтобы журналисты знали предполагаемый маршрут коня. Ховард и его жена всегда были рады каждому фотографу и в любое время дня и ночи благожелательно отвечали на звонки корреспондентов. Ховард делал все возможное, чтобы манипулировать прессой, освещающей карьеру его лошади. Он читал каждое слово, написанное о Сухаре, и писал длинные письма журналистам. Он держал все телефонные номера под рукой, лично звонил репортерам, чтобы дать возможность каждому почувствовать себя привилегированным осведомленным лицом, первым узнавшим сенсационную новость. Ховард использовал прессу, чтобы оказывать влияние на руководство ипподромов и на владельцев других лошадей, на которых не мог воздействовать собственным обаянием. Он предлагал сувениры с символикой Сухаря для лотерей, устраиваемых газетами, и рассылал открытки с изображением своего коня репортерам. И даже презентовал некоторым газетчикам ценные подарки, включая подкову Сухаря, отлитую из серебра. Уже сложно было понять, кто кого преследует.

Но даже добившись контроля над прессой, Ховард оставался ее слугой. Он понимал, что его влияние небезгранично и, если он сделает хоть один шаг, который не оправдывает ожиданий газетчиков, образ, который он с таким трудом создавал, может разрушиться. В последующие годы в жизни Ховарда будут моменты, когда его погоня за имиджем войдет в антагонизм с интересами его лошади. Такие моменты станут самыми трудными и мучительными.

Ховард приступил к полномасштабной рекламной кампании Сухаря утром после скачки с призом в 100 тысяч долларов. Он облегчил работу репортеров – сам задавал себе вопросы и тут же на них отвечал: «Расстроены ли мы из-за того, что Роузмонт обошел нас в стотысячнике? Нет!» Чтобы подчеркнуть этот факт, он послал в ложу для прессы гигантскую бутылку шампанского, обложенную льдом. К подарку прилагалась записка: «За здоровье прессы. Мы старались как могли. Сухарь». Раньше он пообещал прислать шампанское, только если его лошадь выиграет, но «победа была так близка, – сказал он, – и я решил, что все равно пошлю вам эту бутылку». Репортеры прекрасно провели вечер, попивая пузырящееся вино и поднимая бокалы за здоровье Сухаря.

Да, репортеры пили за здоровье Сухаря и Ховарда, но ни один не произнес тост за Полларда.

До гандикапа Санта-Аниты рыжеволосый жокей купался во всеобщем внимании, хвастался непогрешимостью своей лошади и развлекал репортеров необычайным чувством юмора. Позже он процитирует Генри Остина Добсона: «Что ж, Слава – пища мертвецов / К ней мой желудок не готов». По правде говоря, он был в восторге от вновь приобретенной известности. Репортеры снова были к нему благосклонны. Если атлеты наводили на газетчиков тоску своими клише и вежливыми, ничего не значащими фразами, Поллард был необыкновенно красноречив, дерзок, весьма самокритичен и четко формулировал свои мысли. «Он, вероятно, выиграет, если я не упаду, – сказал он перед важными скачками. – А я уже падал со многих лошадей, знаете ли».

Но ему не смогли простить поражение в скачках стотысячника. Когда Поллард вернулся в жокейскую после победы Роузмонта, то столкнулся с оборотной стороной славы. В нескольких метрах от него счастливый Ричардс хвастался приглашением на бал в жокейском клубе Санта-Аниты – традиционную вечеринку, которую устраивали в честь победителей скачки стотысячника. А самого Полларда забросали суровыми вопросами. Почему он не использовал хлыст в конце скачки? Он думал, что победа уже в кармане? Жокей пытался возразить, что он пользовался хлыстом и просто немного замедлился на влажной части трека, но напрасно – его просто никто не слушал.

На следующее утро травля продолжалась. На ипподроме поползли слухи, что Поллард был пьян во время скачек. Газеты раздули шумиху вокруг его мнимой потери концентрации. Грантланд Рис, один из самых именитых спортивных журналистов в стране, обвинил его в чрезмерной самоуверенности. Но больше всего ранили критические высказывания Оскара Отиса. Хотя он похвалил действия Полларда на начальном этапе скачки и то, как мужественно он принял поражение, Отис, который называл Полларда Джеком, был категоричен в оценке вины жокея: «Жокей Гарри Ричардс на финишной линии обогнал Джека Полларда. В противном случае Сухарь, который еще в середине финишной прямой был на корпус впереди, должен был непременно выиграть, – писал он в “Лос-Анджелес Таймс”. – Если бы наездники поменялись местами, Сухарь бы выиграл, опередив соперника на полкорпуса. Джек Поллард слишком поздно использовал хлыст. Так что это поражение целиком на совести мистера Полларда».