Фаворит. Американская легенда - Страница 102

102

Потом следующая неприятность. Появились два помощника судей, наверняка вызванные тренером Адмирала. Они должны были отвести лошадей к старту. Их появление было прямым нарушением условий контракта, и Смит возмутился. На этот раз, настаивал он, Адмирал был обязан вести себя на старте надлежащим образом. Смит резко высказал свои претензии устроителям, что еще больше задержало начало забега. «Или никаких помощников, – рявкнул Смит, – или скачки не будет». Помощники удалились.

В четыре часа два скакуна наконец отделились от толпы и ступили на скаковую дорожку. Как писал Грэнтленд Райс, «это был самый напряженный момент в спортивных состязаниях, который я когда-либо видел». «Мэриленд, мой Мэриленд» разносилось над странно притихшими трибунами. Зрители, писал Райс, «были так напряжены, что у них просто перехватило горло».

Адмирал шел по дорожке первым, он вертелся и подпрыгивал. Тяжелый, ширококостный Сухарь следовал за ним, опустив голову. Он всего раз посмотрел вверх, оглядел толпу и снова опустил голову. Один зритель сравнил его с лошадкой молочника. Ширли Пович из «Вашингтон Пост» считал, что он демонстрировал «полное, всепоглощающее и колоссальное равнодушие». Но то было обманчивое впечатление, и Вульф хорошо это понимал. Он привык к плавной равномерности движений Сухаря на предстартовом параде участников, к мягкой поступи, когда лошадь просто аккуратно переставляет копыта. Но сегодня Вульф чувствовал что-то иное. Сухарь напоминал пружину, которая с каждым шагом сжималась все сильнее.

Пока лошади шли к началу скачки, радиокомментатор Эн-би-си Клем Мак-Карти схватил микрофон и попытался добежать до своей комментаторской кабинки на верхнем этаже Жокей-клуба. Но толпа была настолько плотной, что он просто не мог сквозь нее пробраться. Он безуспешно старался прорваться сквозь людской поток, а потом, совершенно обессиленный, смирился, спустился на ограждение внешней бровки и устроился сверху, приготовившись комментировать скачку прямо оттуда. Его голос доносился по радио до сорока миллионов радиослушателей, среди которых был и президент Рузвельт, . У себя в Белом доме он прильнул к радиоприемнику и был настолько поглощен происходящим на ипподроме, что толпе советников пришлось ждать его до окончания скачки.

Репортеры столпились у поручней ложи для прессы. Адмирал был любимчиком прессы – все гандикаперы «Ежедневной программы скачек» пророчили победу именно ему, как и 95 % остальных репортеров. И только маленькая воинственная группа калифорнийских журналистов поддерживала сторону Сухаря. А на трибунах предпочтения были менее единодушны. Адмирал был фаворитом в ставках, но репортеры, которые крутились в толпе, заметили, что большинство завсегдатаев скачек болеют за другого претендента.

Сидя в своей ложе, Глэдис Фиппс взирала на Сухаря с гордостью. Ее извечная вера в непокорного, мятежного Морского Сухаря наконец принесла свои плоды. После того как, сменив тренера, Сухарь начал выигрывать скачки, знаменитая ферма Клейборн, которая когда-то вежливо, но твердо отказалась от Морского Сухаря, поменяла свое мнение. Фиппс перевезла жеребца с заросшей шелковицей маленькой фермы снова на конеферму Клейборн, где менеджеры взвинтили плату за случку до вполне пристойной суммы в 250 долларов. Когда Сухарь произвел фурор на Востоке, они снова удвоили плату. Теперь, когда Сухарь бросил вызов самому Адмиралу, чтобы случить свою кобылу с Морским Сухарем, приходилось выложить 1 тысячу долларов. Эта цена соответствовала цене самых выдающихся жеребцов-производителей страны.

Неподалеку Фитцсиммонс наблюдал за лошадьми. У него в руке был билет тотализатора. Он поставил на Сухаря.

Длина трека по всей окружности составляла 1 километр 600 метров, а скачка была на дистанцию в 1 километр 900 метров, то есть лошади должны были стартовать в начале финишной прямой, а потом пройти полный круг и еще четверть. Пока Адмирал шел к старту с сигнальщиком и стартовым судьей Кассиди, Вульф решил пощекотать нервы чувствительного победителя Тройной Короны. Он стал медленно, лениво разогревать Сухаря, каждый раз проходя мимо нервно перебирающего копытами соперника или намеренно пуская его в галоп в противоположную сторону. Кассиди приказал ему вернуть лошадь на место. «Мистер Кассиди, – жизнерадостно отозвался Вульф, – мне велено разогреть Сухаря перед стартом». Кассиди рявкнул в ответ, что его об этом не предупредили. Вульф пожал плечами и продолжил развлекаться. Они с Сухарем понеслись вперед, обогнули дальний поворот и выскочили на противоположную прямую.

У столба в пять восьмых мили Вульф остановил Сухаря и повернул его к центральным трибунам. На какое-то время конь и всадник замерли на противоположной прямой. Было тихо. Толпа на внутреннем поле сгрудилась у ограждения вдоль центральной трибуны, оставив противоположную прямую неожиданно пустынной, – большинство присутствующих считали, что кони будут бежать рядом только на первых метрах скачки, в самом начале финишной прямой, а потом Адмирал умчится вперед, оставив Сухаря далеко позади… Сухарь смотрел на человеческое море, слегка колышущееся под осенним солнцем. Вульф изучал Адмирала, наблюдая, как тот нервничает, вертится кругами на стартовой линии.

Спустя мучительно долгое время Вульф легким галопом направил Сухаря назад к началу финишной прямой. Он подвел его поближе и остановил рядом с Адмиралом. Сигнальщик поднял флажок, Кассиди положил палец на кнопку звонка Смита. Сухарь и Адмирал вместе подошли ближе, их наездники внимательно следили за судьей. Огромная толпа затаила дыхание.

102