Фаворит. Американская легенда - Страница 100

100

Место у внутренней бровки досталось Адмиралу.

Для Полларда дни были наполнены горькой радостью. Давид Александер проводил с ним все свое свободное время и заметил, что Поллард оживлен и весел. Он был влюблен, пытался снова ходить, к тому же ему сообщили, что в начале ноября он сможет выйти из больницы. Помолвка вернула ему былой оптимизм, и Ред был уверен, что снова сможет сесть в седло, хотя одного взгляда на его отощавшее тело, острыми углами выпиравшее из-под простыней, хватало, чтобы думать об обратном. Рыжий снова принялся за свои розыгрыши, заставив коллег носиться по всему Бостону в поисках несуществующих «носков из шерсти быка». Александер никак не мог настроить его на серьезный лад. «Джордж, – сказал ему Поллард, – конечно, как всегда, все испортит и постарается проиграть на нос. Но даже Джордж не настолько плох, чтобы заставить Сухаря проиграть в этом забеге».

Но когда Ред это говорил, его душевная боль проступала сквозь маску оптимизма. «Может, я льщу себе, а может, и нет, но нет никого, кто мог бы скакать на нем так, как это делаю я, – говорил он. – И я не могу объяснить тебе почему. Я просто знаю как, и он хочет бежать для меня. Я понимаю это с первого момента, как перебрасываю ногу через седло, – будь то утром или вечером. Какое-то время назад казалось, что я выйду отсюда только на костылях и уже никогда не смогу без них обходиться. Но даже на костылях я мог бы скакать на нем. Может, я не смог бы скакать на другой лошади, но я по-прежнему мог бы скакать на Сухаре – лишь бы кто-нибудь помог мне на него взобраться».

Прежде чем Александер и Поллард расстались, Рыжий предсказал, что Сухарь победит, он обойдет соперника на четыре корпуса.

В лагере Адмирала все были по-прежнему абсолютно уверены в победе. Конвей постепенно тренировал выносливость жеребца. Каждый день он, облокотившись на ограждение, наблюдал за оригинальными упражнениями Сухаря и следил за его движениями, не произнося ни слова. Потом возвращался к Адмиралу. Все служащие конюшни Риддла знали, что Смит пытается добиться от Сухаря быстрого старта, но сама мысль, что какая-то лошадь в состоянии перегнать Адмирала на старте, казалась невообразимой. «Не думаю, что Сухарь доставит ему хлопот, – сказал жокей Адмирала Куртсингер. – И мне плевать, если Вульф попытается заставить свою лошадь догнать нас. Адмирал обойдет Сухаря по всем статьям».

В конюшне Ховарда всех устраивало, что противники так думают. Они по-прежнему старались держать свою стратегию в секрете. Смит лишь несколько раз проворчал, что у Сухаря неплохая скорость. А когда Марселу спросили, будет ли Адмирал задавать темп скачки, она уклончиво ответила: «Это зависит от того, сможет ли он обогнать Сухаря на первых фарлонгах. Может, ему это не удастся». Поллард пошел дальше всех и вовсе солгал репортерам, сказав, что стратегия такова, что Сухарь уступит лидерство Адмиралу, а потом постарается обогнать его на финишной прямой. Александер, после того как стал свидетелем обсуждения скачки между Вульфом и Поллардом, попросил разрешения напечатать информацию, что Сухарь обгонит Адмирала на старте. Оба жокея согласились, только просили не цитировать их напрямую. «Оба понимали, – писал Александер позже, – что окружение Адмирала не обратит внимания на пустые мечты простого газетчика». Поэтому он опубликовал свой прогноз. Единственное, чего Александер добился, – это дружного смеха в ложе для прессы.

Этот смех разозлил Ховарда. За день до скачки, когда все тренировки были позади, он решил, что не будет вреда, если люди узнают его точку зрения. Сидя в клубе Пимлико в окружении репортеров, Ховард прямо заявил: «Адмирал не перегонит Сухаря, не переиграет и не победит». Наступила неловкая тишина. Кто-то вежливо сменил тему.

Позже в тот же день Вульф получил телеграмму от Полларда: «Есть верный способ Сухарю победить. Ты должен скакать на Адмирале».

В тот день по всей стране в почтовые ящики всех журналистов стали приходить бюллетени относительно почетных званий в скачках чистокровок, присуждаемых по окончании года. Журналисты собрали их воедино, оставив графу «Лошадь года» пустой. Они подождут и заполнят ее во вторник вечером.

В тот вечер Балтимор сверкал и гремел бурными вечеринками перед скачками. Фанаты распевали «Мэриленд, мой Мэриленд», когда шли мимо ипподрома, на который им предстояло прийти на следующий день. А за закрытыми воротами ипподрома все было тихо. Одинокая фигура двигалась по грунтовому покрытию трека, сжимая в руке фонарь. Это был Вульф. Трек не полностью подсох, и он беспокоился, что Сухарю придется сражаться с влажным покрытием. «Сухарю нравится слышать цокот собственных копыт», – объяснял сам себе Вульф. Жокей петлял вперед и назад, поводил фонарем из стороны в сторону, выискивая самую сухую и твердую беговую дорожку.

В начале финишной прямой Вульф остановился, пробуя покрытие ногой, и нащупал более твердую полоску, отпечаток колеса трактора, который недавно проехал по треку. След скрыли, вспушив грунт бороной. Пройдя по всему треку, Вульф выяснил, что этот след идет вокруг всего овала ипподрома, в нескольких футах от внутренней бровки.

Он понял, что нужно сделать завтра днем, как только раздастся сигнал колокола к началу скачки. «Я сказал себе, – рассказывал он позже, – “Вульф, займи эту дорожку и иди строго по ней”». В кромешной тьме последней ночи октября 1938 года Джордж Вульф ходил вокруг ипподрома, пока не запомнил как следует эту дорожку следов трактора. После этого он покинул трек. «Я заучил ее, – сказал он позднее, – как пилот самолета заучивает частоту радиомаяка».

100